Христианство откатило прогресс на тысячу лет назад. Для женщины - на две тысячи.Церковники лишили ее места на суде и перед судом, в школе, искусстве, литературе и обществе. Они закрыли ей доступ к знаниям, они заперли ее в том положении, в которое загнали.

— Маргарет Сэнгер

Домашнее наказание
«В конце концов, в сердце страны население сохранило свою приверженность к старым праздникам, поклонению своим старым богам и богиням полей и пастбищ. Жизнь людей текла свои чередом и они были вполне довольны тем, что новую религию предоставили городам».
Но вездесущая церковь не позволила им довольствоваться прежним порядком, как и не позволила Римскому Сенату «оставаться искренними в своих заблуждениях». Каждый должен быть крещен кровью агнца. Каждый, будь то кельтский крестьянин или римский сенатор, должен подчиняться новой суровой морали.
С кафедры мужчин увещевали бить своих жен, а жен - целовать розгу, которая била их. В средневековом теологическом руководстве, которое сейчас находится в Британском музее, под словом «castigare» приводится пример его использования: «мужчина должен бичевать (castigare) свою жену и бить для ее усмирения, ибо господин должен наказывать того, над кем властвует - так написано в Декрете Грациана».
Неестественная зажатость женщин на средневековых иллюстрациях, — пишет Юджин Мейсон, — объясняется повальным применением розги; родители воспитывали детей ударами, мужья поучали супруг побоями.
Систематическое обучение домашнему насилию в сочетании с учением о том, что женщины по своей природе не должны иметь человеческих прав, настолько укоренилось в позднем Средневековье, что в результате мужчины стали относиться к своим женам хуже, чем к скоту.
Рукоприкладство в адрес жены по наставлению церкви стало настолько популярным к XV веку, что один священник даже запротестовал: Бернардино Сиенский в 1427 году предположил в проповеди, что его прихожане-мужчины могли бы проявлять чувство меры в наказании своих женщин и относиться к ним не менее милосердно, чем к своим курицам и свиньям.«У вас, мужчин, — сказал он, — больше терпения к курице, которая испражняется на ваш стол, но каждый день несет свежие яйца, чем к вашей жене, когда она рожает вам девочку. О безумцы, которые не выносят ни слова поперек от матери своих детей, и тотчас же берут посох и бьют ее. Вы к свинье, которая только визжит весь день и смердит, относитесь более мягко. Но при этом, видя, что ваша жена не так радует ваш глаз, как хотелось бы – вы тут же заносите кулак. Подумайте о плоде женщины и наберитесь терпения; не за всякое дело стоит бить ее».
Даже благонамеренный Бернардино не считал женщину личностью, саму по себе достойную уважения. «Подумайте о плоде женщины», — сказал он. Женщина была родильницей, сексуальным объектом, рабыней, достойной быть лишь частью имущества.
Согласно законам позднего Средневековья, действовавшему в христианской Саксонии, помещик мог выпороть любую из женщин в своем владении, проявившую достоинство и самоуважение, что в формулировке закона эвфемистически называлось «нескромностью». «Такое же унизительное и несправедливое наказание наносилось простым женщинам, мещанкам, начинающим хоть немного проявлять бойкость, силу характера, и которых мужчины за это непременно подсекали», — пишет Мишле.
Хозяин поместья со своими придворными-мужчинами считали женщин своего феодального королевства самой лакомой добычей для надругательств. «Вооруженные люди, пажи, слуги, рыцари образовали охотничьи отряды, и их досуг состоял в том, чтобы оскорблять, бить и доводить женщин до слез».
Французский двор содрогнулся от смеха, «услышав рассказ герцога Лотарингского, как он и его люди совершали набеги на деревни, насилуя, пытая и убивая каждую женщину на своем пути, включая старух».
А вот перед деревенской церковью стоит дама, «пышно одетая в прекрасное зеленое одеяние и двуглавую шапочку». Милорд вытаскивает кинжал и одним взмахом острого лезвия разрезает зеленое одеяние от шеи до пят. Полуголая леди чуть не теряет сознание от приступа ярости. Слуги лорда все до единого бросаются вперед, чтобы погнаться за добычей. Стремительно и беспощадно хлещут плети; бедняжка спотыкается, падает, пронзительно кричит. Но мужчины безжалостны и снова поднимают ее на ноги». Всю дорогу до ее собственного порога они преследуют ее с кнутами, и она, истекая кровью, теряет сознание прямо у своей двери. А тем временем ее муж запер прямо перед ней дверь и стыдливо прячется внутри, не желая вмешиваться в забавы милорда.
Как указывает Мишле в своем «Происхождении», описанный выше эпизод был повседневным явлением в Средние века. Это была форма наказания, которую любой мужчина мог применить к любой женщине, проявившей самоуверенность. Легко представить себе блеск в глазах мстительного мужчины и ухмылку на его жестоком лице, когда он карает непокорную женщину.
Помещики и дворяне Средневековья били своих жен не меньше, чем своих крепостных и простолюдинок. Назидательная история, рассказанная и сохраненная средневековым писателем Жоффруа де ла Тур Ландри в его «Книге поучений дочерям», обличает проступок ворчливой жены: «Вот урок всякой добропорядочной женщине, чтобы она подчинялась и терпела, стиснув зубы, не ссорилась с мужем и не возражала ему при посторонних. Так однажды женщина посмела ответить своему мужу на людях бранным словом; за это он ударил ее кулаком, что она ударилась о землю; а затем ногой своей ударил ее по лицу. После, всю жизнь у нее был поврежден нос, который так изуродовал ее лицо, что она не могла больше со стыда открыть его, настолько ужасно он был изувечен. А все это из-за того слова, которым она неосторожно обратилась к своему мужу. И потому жена должна во всем слушаться приказаний супруга – господина своего, ибо в этом ее предназначение».
Крестьяне верно следовали примеру своих господ. Сохранилась запись о крепостном, который каждое утро перед выходом в поле жестоко бил свою жену, чтобы, по его словам, «она была так занята весь день плачем и заживлением своих ран, и чтобы у нее не было ни времени, ни желания много болтать».
Церковь только одобряла эти методы удержания женщин в подчинении, а обиженным женам советовала попытаться завоевать благосклонность мужа повышенной преданностью и усиленным послушанием, ибо кроткая покорность была лучшим способом рассеять неудовольствие мужа. Руссо в XVIII веке давал замужним женщинам тот же совет.
К сожалению, эта привычка смотреть на женщин как на презренных существ, не обладающих чувствами и способностью к страданию, настолько укоренилась в мышлении Средневековья, что до сих пор не искоренена. Большинство мужчин и сегодня по-прежнему считают, что женщины менее уязвимы к боли, унижениям и непочтению, чем они сами. А судьи и врачи мужчины все также поддакивают этому образу мыслей.
Помимо побоев, наиболее распространенной одобряемой формой наказания было выдирание и таскание за волосы. В монастырях и церквях было правилом, что не должно быть никаких физических наказаний для послушниц, кроме избиения розгами и выдирание волос; «Да будет известно, — декларирует Кустумал (отчет о внутренней жизни монастыря) аббатства Пчел, — что все женское почтение держится лишь на том, что приходится бить их розгами, да выдергивать волосы».
Бертольд, монах из Регенсбурга в XIII веке, увещевал мужей, чьи жены имели обыкновение укладывать волосы «хрустящими кудрями здесь и там», выдергивать их. «Сорвите с нее головной убор, — наставлял он своих прихожан-мужчин, — даже если ее собственные волосы полетят вместе с ним. Делайте так по три или четыре раза, — советовал он, — пусть потерпит и подумает». Только представьте, как мало после таких трех-четырех раз у нее могло остаться волос хоть для какой-то прически.
Мрачное и отвратительное чувство юмора тоже было совсем не чуждо молодым людям средневекового мира. Сэр Томас Мор описывает случай из XV века с лесорубом, который рубил дрова на деревенской лужайке, где собралось множество жителей, чтобы посмотреть, как он работает и провести время. Скопившийся народ был бойкий и озорной, подколки следовали одна за другой, смех не умолкал. Ко всеобщему веселью присоединилась и жена лесоруба. Когда ее весельчак-супруг отложил свой топор, она шутливо встала на колени и положила голову на бревно, ее благоверный же просто взял и под всеобщий хохот отрубил ее.
На вопрос епископа о причине такой «злой шутки» над женой дровосек объяснил, что она давно заслужила это наказание, потому что она часто была им недовольна. В доказательство его утверждения очевидцы отрубания головы свидетельствовали, что даже после того, как голова бедной женщины, изливаясь кровью, покатилась по земле, «они слышали, как язык ее всё лепечет и повторяет «мерзавец, мерзавец», даже после того, как голова была отсоединена от тела».
Заявлению мужа о провокации поверили, поскольку без сомнений, любая женщина, чей язык обзывал ее мужа после смерти, была «пилой» и при жизни. Видели ли маленькие дети женщины, как голова их матери кубарем покатилась от лезвия топора их остроумного отца, Сэр Томас не уточняет.
Дровосек был полностью оправдан епископом. Однако среди свидетелей защиты был кое-кто несогласный, «только одна, это была женщина, которая сказала, что не слышит языка». Но так как она была всего лишь женщиной, епископ проигнорировал ее показания.

Гнусный священник и непристойный монах
Франсуа Рабле, Джованни Боккаччо и Маргарита Наваррская – их исследовательские труды изобилуют рассказами о преступлениях против женщин, совершенных церковнослужителями во времена Средневековья. Примечательно, что Рабле и Бокаччо в данных эпизодах видели комичным, то королевой Наваррской, наоборот, было преподнесено трагично.
«Отчетливо видно, — плачет Элиза в «Декамероне», — в предыдущих историях, насколько мы, женщины, уязвимы перед похотливыми домогательствами священников и духовенства всех мастей».
И действительно, женщины очутились в двойной опасности:
если они уступали желаниям священнослужителей, их могли убить их мужья, а если они отказывали – их могли объявить еретичками и закончить их жизнь мучительным сожжением на костре. «Более того, – пишет Питер Кантор в 1190 году – некоторые честные матроны, не поддавшиеся на приставания священников, были записаны ими в «Книгу Смерти», обвинены в ереси и приговорены к сожжению».
Женщин сжигали с поразительной бессовестностью и безмерностью на протяжении всего Средневековья. Если статистика и велась, то очень тщательно скрывалась; но данные показывают, что соотношение женщин и мужчин, сожженных заживо с 800 по 1800 год, составляло десять тысяч к одному.
Изредка подвергали сожжению за ересь и мужчин, но лишь после того, как они были милосердно задушены. Но женщин сжигали заживо и под бесчисленными предлогами: за возражения мужьям, за отказ священнику, за кражу, за проституцию, за рождение ребенка вне брака, за допущение содомии (хотя священник или муж, совершивший содомию, никак не наказывался), за мастурбацию, за лесбийство, за безнадзорность детей, за брань, за жалобы. И даже за выкидыш, и даже если выкидыш был спровоцирован пинком или тумаком мужа.
В старых хрониках мы читаем, как женщин в последние недели беременности жгли до тех пор, пока жар не разрывал им животы и не выбрасывал наружу плод за пределы кострища. После этого младенца подбирали и бросали обратно в огонь, к ногам матери. Мы также можем узнать о маленьких дочерях сожженных женщин, которых заставляли танцевать босыми ногами вокруг тлеющего костра, сквозь пепел и сквозь еще тлеющие угли, — чтобы «навечно вбить им в голову память о грехе их матери». И все это в эпоху, когда единственным законом страны был закон церкви, когда гражданские суды были просто агентами христианской иерархии.
«Самые хитрые, опасные и коварные пошляки — это ваши плуты-священники, иезуиты и монахи», — писал Роберт Бертон в XVII веке. «Ибо под прикрытием посещения, таинства исповеди, утешения им открываются все пути для изнасилования бесчисленного количества женщин».
«Женщины не могут спокойно спать в своих кроватях из-за монахов-некромантов. Они, подобно Протею (божество, которое принимает любые обличия), захватывают людей во всех формах и масках, чтобы обольщать и соблазнять женщин, посрамлять чужих жен. Как бы они ни притворялись на публике ярыми поборниками праведности, проповедовали против прелюбодеяния – в стране все же нет более отъявленных блудников».
Подводя итог Бертона в отношении морали священников, можно привести такие исторические факты, как то, что в X веке Папа Иоанн XII содержал гарем в самом Ватикане, а папа Иоанн XIII «находил женские монастыри столь же забавными для посещения, как и публичные дома». На Синоде в Лондоне в 1126 году представитель Ватикана, кардинал Джованни Кремонский, красноречиво осудил блуд в рядах духовенства и в ту же ночь был застигнут в постели с проституированной женщиной.В 1171 году Кларембальд, аббат Кентерберийский, открыто хвастался, что у него было семнадцать незаконнорожденных детей только в одном приходе, а епископ Льежский за двадцать месяцев заделал в своей епархии четырнадцать внебрачных детей.
Брат Салимбене, францисканский монах из Пармы, в 1221 году предостерег свою юную племянницу о «обычной привычке исповедников, которые берут своих маленьких кающихся за алтарь, совокупляться с ними».
Тот же монах рассказывает историю о даме, которая призналась священнику, что была изнасилована незнакомцем в уединенном месте, и «священник, возбужденный ее признанием, утащил плачущую за алтарь и изнасиловал ее сам», как и следующие два священника, которым она призналась. Епископ Фавентино подкупал своих маленьких прихожанок, маленьких девочек из его епархии, чтобы они ложились с ним в постель, «где он часами созерцал и ласкал их нагое тело при дневном свете, украшая их маленькие половые органы золотыми монетами, которые этим девочкам, вырвавшимся из ложа старого развратника, разрешалось потом оставить себе».
Порочность духовенства была хорошо известна иерархам, однако их преступления не замечались, и их нерушимая святость охранялась: «Хотя жизнь многих клириков полна преступлений, — постановил св. Бернардино в XV веке, — все же в них обитает святая и почтенная власть».
Епископ Орлеанский, когда он изнасиловал маленькую дочь известного рыцаря своей епархии, был освобожден от вины своим начальством, хотя сам рыцарь сообщил о поступке в Рим. В Брюсселе в XIII веке бедной девушке было приказано совершить пешее паломничество босиком в Рим в наказание за то, что она сообщила о священнике, который ее изнасиловал. Святой Фома Беккет, когда предстал перед ним священник за изнасилование и убийство девушки, просто перевел виновного священника в другой приход.
Священник оставался безнаказанным за изнасилование и соблазнение, даже если жертва могла быть наказана смертью от рук мужа с полной санкцией закона и церкви. Напротив, в языческом Риме в царствование Тиберия два «языческих» жреца были распяты за соблазнение римской матроны, в то время как матрона была признана полностью невиновной. Иосиф Флавий, описавший этот инцидент, цитирует его как пример искаженного представления римлян о справедливости.
Прецедент христианской идеи справедливости для женщин можно найти в ветхозаветной Книге Судей 19:23 и далее, где рассказывается история о левите, пришедшем в Гиву со своей наложницей. Пристанище его окружила группа развратников, «они стучали в дверь и говорили хозяину дома: выведи человека, вошедшего в дом твой, чтобы мы познали его. Хозяин дома вышел к ним и сказал им: нет, братья, не делайте ему зла, потому что этот человек мой гость. Вот дочь моя, не познавшая мужа, и вот наложница его; Я выведу их, делайте с ними, что вам угодно, а этому человеку не делайте худого. Итак, левит взял свою наложницу и вывел ее к ним; и они надругались над ней всю ночь до утра, когда ее отпустили. И пришла девушка на рассвете дня и пала [мертвая] у дверей дома, где был господин ее…».
Мы видим здесь прообраз христианской оценки женщин, которую христианам понадобилось более тысячи лет, чтобы внедрить в умы западных мужчин.
В качестве оправдания своей жестокости к женщинам священники ссылались на Библию, как на Новый, так и на Ветхий Завет. Притчи 9:13 и 30:16 и 21 и далее. Были очень популярны послания Павла, особенно 1 Коринфянам 2 и Ефесянам 5, а также 1 Тимофею 1 и 2 Тимофею 1, они считаются отправными точками для женоненавистнической проповеди.
Ева снова и снова представлялась источником всего зла, сосудом греха, принесшим горе всему миру непослушанием своего мужа. Ужасная смерть Иезавели и поедание ее тела псами приводились в качестве примера того, что произойдет с женщинами, которые попытаются повлиять на своих мужей. Предательство Далилы Самсона было представлено мужьям, как предупреждение не доверять своим женам и не считаться с ними.
Целомудрие и «девственность», а также важность их сохранения проповедовались с церковной кафедры, но многие «девственницы» шли на огненный костер именно за повиновение этим увещеваниям. Ральф из Коггсхолла рассказывает историю одной такой «девственницы» — и рассказывает ее без возмущения жестокой несправедливостью, совершенной с этой добродетельной девушкой.
Во времена Людовика VII Французского (1137–1180) архиепископ Вильгельм Реймский однажды ехал за город в сопровождении своего духовенства, когда один из последних, Жерваз Тилберийский, увидел прекрасную девушку и отъехал в сторону, чтобы поговорить ей. После нескольких кратких любезностей он предложил ей «любовь», и девушка, покраснев, ответила: «Нет, добрый юноша, не дай Бог, чтобы я была твоей любовницей, ибо, если бы я осквернюсь и потеряю «девственность», мне придется вечно страдать». Бедная, невинная, не привыкшая к двусмысленным разговорам духовенства, вероятно, только твердила наизусть то, чему ее учили в церкви.
Но архиепископ, подошедший в этот момент и, увидев сердитое разочарование на лице Жерваза, воспринял отказ девушки как дерзкий вызов вышестоящим. В конце концов, что было бы, если бы все молодые женщины серьезно относились к своему целомудрию и отказывали в своих милостях духовенству? Девушка все еще отказывалась, даже после вмешательства архиепископа, последний приказал отнести ее вместе с отрядом обратно в Реймс, где ее, как и следовало ожидать, обвинили в ереси. «Никакие доводы, — продолжает Ральф Летописец, — не помогли отговорить ее от глупого упрямства; поэтому она была сожжена заживо, к восхищению многих, которые отмечали, как она не издавала ни вздохов, ни слез, ни причитаний, но храбро переносила все страдания и муки пожирающего пламени».

Жестокое уничтожение женщин
Христианское отношение к женщинам, как к объекту для сексуального удовольствия, было воспринято с разной степенью энтузиазма мирянами, для чьих предков это учение показалось бы несусветным.
Сэр Джон Арундел в 1379 году, направляясь на войну во Францию, совершил набег на монастырь в Саутгемптоне и похитил шестьдесят молодых монахинь, чтобы обеспечить «отдых» своим воинам во время похода.
«Изнасилования начались сразу же, на борту кораблей. Но в Ла-Манше поднялась буря, и, чтобы облегчить корабли, Арундел приказал выбросить всех несчастных пленниц за борт» в бушующий морской поток, где все они утонули. Чтобы это безобразие не было воспринято как единоразовое средневековое злодеяние, следует знать, что в XIX веке экипаж американского торгового корабля «Пиндос» обошелся примерно с пятьюдесятью полинезийскими женщинами и девочками точно таким же образом. После того, как экипаж «насытился» ими на борту корабля, людинь выбросили за борт в Тихий океан.
Американские торговые моряки, однако, добавили особый штрих к прецеденту Аранделя: когда его помощник, некто Ваден, увидел, что некоторые женщины хорошо плавают, и, скорее всего, достигнут далекого безопасного острова Пасхи, «он начал стрелять по женщинам из своей винтовки, а в это время вся команда подзадоривала его каждый раз, когда он попадал в цель».
К XVI веку даже «прогрессивный» отец де Брантом принял христианское учение о никчемности женщин и о непререкаемом праве мужчин издеваться над ними, мучить и убивать их по своему усмотрению. Брантом, однако, скромно заметил: «Многое можно сказать по этому поводу, но я выскажусь кратко, опасаясь, что мои аргументы могут быть слабыми по сравнению с аргументами великих [церкви]… Но как бы ни был велик авторитет мужа, какой толк позволять ему убивать свою жену?»
Затем он рассказывает историю своего знакомого рыцаря — историю, которую можно сравнить с библейской историей о трусливом левите: «Один албанский рыцарь, которого я знал при Венецианском дворе, был так раздражен тем, что его жена не любит его, что в наказание ей потрудился разыскать дюжину буйных крупных, прилично одетых парней. Заплатил им и запер их в спальне своей жены, оставив ее полностью в их руках, попросил их при этом исполнить свой долг. Все они набросились на нее, один за другим, и так обращались с ней, что в конце концов убили. Это была ужасная смерть».
Рассказ Боккаччо о Ромильде, графине Форли, настолько похож, что заставляет задуматься, насколько распространенной могла быть эта особая форма убийства жены в позднем Средневековье. Некий Каукан, рассказывает Боккаччо, женился на графине Ромильде из-за ее богатого наследства, но, не желая быть обремененным ею, как только имущество перешло к нему по праву брака, решил убить супругу. «Созвав двенадцать своих самых сильных воинов, он передал им Ромильду, чтобы они «наслаждались» ею, занимаясь этим в меру всех своих сил, а когда наступил день, он призвал к себе Ромильду и строго упрекнул ее за ее неверность и оскорбил ее. В наказание он пронзил ее через половые органы, от чего она умерла».
В историях Брантома об женоубийствах и погромах регулярно упоминаются джентльмены французского двора, с которыми он был знаком, но которых не осмелился назвать. Без сомнения, его современники понимали, о ком он говорил, но для нас они остаются безликими и анонимными.
За исключением отца Бернардино в XV веке и аббата де Брантома в XVI веке, ни один мужчина не выступал в защиту женщин в христианскую эпоху до конца XIX века. Мужчина, каким бы садистом он ни был, всегда был прав, и церковь всегда была на его стороне, готовая поддержать его в самых гнусных преступлениях против «низшего» пола.
«Жестокое уничтожение женщин в Средние века, — пишет Хорни, — связано с лежащей в основе скрытой тревогой о том, что женщина представляет опасность для мужчины». И «священник, — пишет Мишле, — ясно понял, в чем заключалась опасность — что в женщине следует видеть врагиню, грозную соперницу, ведь она – верховная жрица Природы, которую необходимо низвергнуть».
«Церковь всегда знала и боялась духовных возможностей женской свободы», — отмечает Маргарет Сэнгер. «По этой причине мужские сообщества стремились держать женщин в рабстве, использовать женщин исключительно как ресурс мужчины. Все, что позволяет женщинам жить в первую очередь для себя, подвергалось нападкам как непозволительное».
К XII веку, как пишет Роджер Шерман Лумис, «природная испорченность дочерей Евы стала признанным фактом, и женщина стала считаться самой главной союзницей дьявола».
То, что церковники Средневековья даже превзошли своего учителя, святого Павла, в своей яростной ненависти к женщинам, пугающе очевидно во всех их сочинениях, дошедших до нас. Иоганн Нидер, выдающийся доминиканец XV века, описывает без какой-либо заметной степени сострадания или угрызений совести пытки бедной старухи, единственным преступлением которой была ее живость и активность. «Она часто меняла место жительства, — пишет Нидер, — из дома в дом и из города в город, и так продолжалось много лет». Якобы эта подвижность отдавала неженственной независимостью, аномалией, которой нельзя было давать спуску. Они следили за, ничего не подозревающей, старухой, и, наконец, однажды в Регенсбурге случилось то, чего они надеялись и ждали. По словам их шпиона, «она произнесла некоторые неосторожные слова о вере, в чем была немедленно обвинена перед викарием и заключена в тюрьму».
На допросе инквизитора, который был не кем иным, как самим отцом Нидером, «она очень проницательно ответила на каждое замечание, сделанное ей, и заявила, что отказывается подчиняться отцу в делах, к которым он относится бестолково» (что Нидер не счел нужным упомянуть в тексте эти ошибки!). Это явно была мудрая женщина, женщина независимого ума и смелости своих убеждений — аномалия, которую церковь презирала и боялась. Именно по этим причинам у нее не было шансов. Было решено, что «она будет подвергаться пыткам общественного правосудия медленно и по мере того, как ее пол сможет их выдержать». Проще говоря, Нидер приказал продлить ее пытки как можно дольше, как дополнительное наказание за ее пол, ее независимость ума и ее неженскую «проницательность». Причем даже ее возраст не посчитался смягчающим фактором.
«После того, как ее некоторое время пытали, — самодовольно продолжает Нидер, — она была очень измучена увечьями, поэтому ее вернули в тюремную башню, где я посетил ее в тот же вечер. Она едва могла пошевелиться от боли, — говорит отец с праведным удовлетворением, — но когда она увидела меня, то громко заплакала и рассказала мне, как тяжело она была ранена». Когда добрый инквизитор «привел много цитат из Священного Писания, чтобы показать, как хил женский пол» (!) и после того, как он пригрозил ей новыми пытками, бедная старуха «заявила, что готова публично признать свою ошибку и покаяться».
Так привлекали «язычников» под знамя Христа и побуждали к принятию христианства в Средние века. Однако и сегодня в школе детей учат верить, что христианская религия принесла милосердие, просвещение и справедливость в мир, где люди прежде жили во мраке язычества. Их учат верить, что христианство спасло мир от варварства; тем не менее, оно фактически создало варварскую культуру, какой западный мир никогда раньше не видел. И самое гнусное то, что оно застало западную женщину свободной и независимой, почитаемой и уважаемой, но ввергло ее в бездну крепостнической безысходности и отчаяния, из которой она еще не могла вырваться.
Как пишет Мишле: «Та, которая со своего трона учила человечество, [и которая] давала пророчества коленопреклоненному миру, — это та же женщина, на которую тысячу лет спустя охотятся, как на дикого зверя, проклинают, избивают камнями и раскаленными углями! У духовенства нет приюта для несчастной женщины».

Переводчица: @aqlepsha

Редакторка: @who_am_i_what_i_want

Авторка: Э.Гулд