Женщины Рима

Основываясь на работах Тита Ливия, мы можем сказать, что изначально римские трибы, а также курии, были названы в честь женщин. Ромул, основатель Рима в восьмой век до нашей эры: "Когда он стал делить народ на трид­цать курий, то кури­ям дал име­на сабин­ских жен­щин". ³⁵ Это убедительное доказательство, что римляне изначально представляли собой совокупность матриархальных племен, носивших имена своих матерей.
Дальнейшее свидетельство гинархической социальной структуры раннего Рима можно найти в словах, обозначающих родство: "cognate" — кровное родство по линии матери. "Co-gnatus" — рожден внутри племени. В то время как родство "agnate" по агнатной линии, то есть через отца, было "adgnatus" — добавлен к племени или рожден вне его. Это указывает на активную экзогамию, когда мужья присоединялись к племени жены и в силу брака теряли всякую связь со своим собственным. Законы Римской республики поддерживали различия между отношениями "cognate" и "agnate", узаконив брак между двоюродными братьями и даже братьями и сестрами по отцовской линии, но запретив его между сводными братом и сестрой, у которых была одна и та же мать, а также между двоюродными братьями и сестрами, состоящими в родстве по материнской линии. В Риме можно было жениться на племяннице, тете или дочери своего отца, но не на матери. Поскольку считалось, что единственной кровной связью является связь через мать, происхождение из общего чрева.
Малиновский, выдающийся антрополог, был странно удивлен, когда обнаружил, что тот же самый обычай все еще действовал в двадцатом веке нашей эры на Тробрианских островах в отдаленной части Тихого океана: "У них есть только одно слово для обозначения родства — veiola. Теперь этот термин означает родство. Только по материнской линии и не охватывает даже родства между отцом и его детьми, а также между какими-либо людьми, связанными по мужской линии... Таким образом, линия разграничения между отцовским [agnate] родством и материнским [cognate] родством, veiola, соответствует разделению между людьми, принадлежащими к одному и тому же телу... и теми, кто не принадлежат к одному и тому же телу".³⁶

Само название великого императорского рода Клавдиев произошло, согласно Тациту, от Клавдии Квинты³⁷, знатной дамы раннего Рима, а не от какого-то "Клавдия".
Первоначально, как и у этрусков в исторические времена, римские дети носили имена своих матерей, и лишь позднее в республике добавилось имя отца — агномен. По сей день во многих латиноамериканских странах, особенно в Испании и Латинской Америке, дети носят фамилии обоих родителей, как это когда-то было во всем цивилизованном мире.
Как и в Греции, римские женщины одни воспитывали своих маленьких детей. Тацит, Плутарх и Цицерон упоминают важную роль, которую играла римская матрона в воспитании своих детей. Корнелия, мать Гракхов ("Это мои драгоценности"), была типичным примером. Как и Аурелия, мать Юлия Цезаря. Так же Атия, мать Августа. Они посвятили жизни воспитанию своих сыновей, оставшихся без отца. Поразительно, но большинство великих людей, оставивших свой след в истории, были воспитаны женщинами. В некоторых поселениях кельтов образованием мальчиков, как и девочек, занимались академии, возглавляемые женщинами, которые обучали не только всем искусствам мира, от философии до поэзии, но также военному искусству, конному спорту, фехтованию, использованию копья и т. д.³⁸
Как и в Греции, римские женщины принимали активное участие во всех видах спорта. Ювенал, этот заядлый ворчун, что беспощаден в своей критике женщин, которые "выходят на охоту в мужской одежде", и тех, кто "посвящает себя фехтованию и борьбе". "Какую скромность можно ожидать от женщины," — спрашивает он, — "которая отвергает свой пол и наслаждается подвигами силы?" ³⁹
Добровольный контроль над рождаемостью и легальные аборты, всегда свидетельствующие о женской эмансипации, практиковались как римскими женщинами, так и греками, о чем свидетельствует восхваление Марциалом Клаудии Руфины.⁴⁰
Здесь, возможно, было бы хорошо разоблачить ложь о римлянах. Наши учебники учат, что эти вероломные язычники обычно бросали своих нежеланных детей, особенно девочек, и оставляли их умирать от голода. Ученицы на уроках древней истории, как правило, съеживаются за своими партами при данном факте о недостойности их презираемого и жалкого пола, в то время как мужчины гордятся собой и бросают сочувственные взгляды на своих менее ценных одноклассниц.
Однако эта небылица обоснована не более, чем подобная история о принесении в жертву жены у древних европейцев. Обе сказки были придуманы историками-маскулистами христианской эпохи, целью которых было дискредитировать два величайших препятствия на пути принятия христианства: безобидное язычество и высокую ценность женщин в данных верованиях. Однако ложь об убийстве младенцев настолько прижалась, что в восемнадцатом веке христианин лорд Монтескье, составляя свою классическую историю права. Он был поражен тем, что не смог обнаружить никаких юридических или исторических доказательств данным событиям. "Мы не находим римского закона, " — пишет он, — "который разрешал бы оставление детей на произвол судьбы".⁴¹
Зато Монтескье нашел римский закон 485 г. до н.э. (265 год Рима), требующий, чтобы все дети получали одинаковое образование, независимо от пола и социального положения.⁴² В 450 г. до н. э. (300 год Рима, или AUC, Ab Urbe Condita) статут Двенадцати таблиц разрешал "удушение" при рождении чудовищно уродливых младенцев при условии, что пять незаинтересованных лиц смогут засвидетельствовать безнадежное уродство ребенка. И это далеко от "оставления на произвол судьбы".
Современные исследователи римских социальных обычаев признают, что появление предрассудков об оставлении младенцев женского пола на произвол судьбы появились, потому что в семьях римских республики и империи было очень мало дочерей. Но в римских семьях так же было очень мало сыновей. И причина проста: контроль над рождаемостью и легальные аборты ограничили размер семьи. В частности, менее двух детей на семью. Мы видели, как Платон умолял гречанок родить хотя бы двоих детей. В Риме муж до небес восхвалял жену, родившую беспрецедентное количество детей — троих.
Без всякого сомнения, именно недовольство "отцов" ранней церкви этим свидетельством женских привилегий в Риме побудило Константина, первого христианского императора, в четвертом веке объявить добровольный аборт уголовным преступлением. С тех пор церковь, а вместе с ней и современное общество, настаивают на том, что несформированный, нерожденный и безжизненный плод более ценен для общества, чем жизнь женщины, в теле которой он находится.
Среди христиан, наказание за аборт стало настолько популярной формой пытки женщин, что в одиннадцатом веке император Священной Римской империи Генрих II (973 — 1024) объявил уголовным преступлением выкидыш, даже непреднамеренный. Также любая женщина, потерявшая ребенка в результате выкидыша была приговорена к смерти через сожжение.⁴⁴
Мы больше не сжигаем их заживо, но современные законы в большинстве штатов требуют, чтобы женщины рисковали своей жизнью, чтобы дать плод любому семени, которое небрежно положено в них. Физическое и психическое здоровье матери не имеет значения, но нежеланный организм обязательно должен быть. В журнале Look от 4 ноября 1969 года женщина, чью жизнь медики по закону поставили под угрозу, чтобы ее плод мог выжить, спрашивает: "Почему жизнь плода была для них важнее моей?" Это старый вопрос среди христианок. Ответ на него кроется в варварских и гинофобских умах отцов церкви и в принятой нами иудео-христианской "морали".
Более цивилизованные римляне, как и греки, считали тело женщины её собственностью. Её правом было, по своему усмотрению, рожать или не рожать.
По многим причинам греческие и римские женщины предпочитали небольшие семьи. Благодаря легкодоступности контроля над рождаемостью и безопасным абортом они могли потакать этому предпочтению. Древние считали образование своих детей столь же важным, как и их жизнь, и потомки маленьких семей могли получить лучшее образование, чем потомки больших семей. В Риме дочери получали такое же доскональное образование в области классической литературы, философии, риторики, истории и логики, как и сыновья.

Плиний Младший в своих "Письмах" восхищается эрудицией жен своих друзей и расточает похвалы собственной жене Кальпурнии за ее литературный вкус и отсутствие педантичности в учебе. Гай Мусоний Руф, лектор и философ во времена правления Клавдия и Нерона, подобно Платону в Греции, провозглашал моральное и интеллектуальное равенство двух полов и настаивал на праве всех женщин на индивидуальное достоинство и независимость.
Законы о разводе, еще один пример женской эмансипации, были столь же выгодными для женщин в Риме, как и в Греции. Плутарх упоминает о легкости, с которой женщины могли развестись со своими мужьями в Афинах пятого века до нашей эры⁴⁵, а в Риме законы были не менее мягкими. Ювенал ругает женщину, которая, "много лет господствуя над мужем", разводится с ним по малейшему капризу и оставляет его одного в старости.⁴⁶ Оснований для развода было множество, в том числе возраст или слабое здоровье мужа и даже его отсутствие на фронте, что не является сегодня основанием для развода даже в самых просвещенных государствах.
"Женщины достигли большой власти и влияния в Римской империи", — пишет П. Дональдсон. "Они пользовались свободой слова в обществе. Они изучали литературу и философию. Они принимали участие в политических делах. Если они пожелали, они могли защищать свои собственные юридические дела. Так же они... занимались управлением провинциями и написанием книг... Но все это было сметено с нарастающей волной христианства".⁴⁷
Христианские историки на протяжении восемнадцати веков имели обыкновение сетовать на свободу римских женщин и возлагать на них ответственность за упадок Римской империи. Но факты не подтверждают это обвинение. Рим пал только после того, как принял христианство. Факт, который предполагает "еретическое" убеждение, высказанное Данте, Гиббоном и другими. Христианство само по себе вызвало упадок и крушение империи, а также последовавшие за этим Темные века, "когда эта сила разрушения и разложения села, как призрак, на трон цезарей". ⁴⁸
Крайний патриархализм христиан-паулистов-семитов был до глубины души ранен свободой и властью римских женщин. Семитские женщины на протяжении веков были рабынями и движимым имуществом мужчин, а отцы церкви намеревались поставить всех женщин в такое же подчинение. По словам Пола, "маленького лысого, кривоногого еврея-отступника" из Тарса, как описывает его Джеймс Клю.⁴⁹ Антифеминизм Пола сводился к активной фобии всего женского. Современные психологи приписывают женоненавистничеству Пола все: от гомосексуализма до негодования по поводу отвращения женщин к его собственному уродливому телу и уродливым чертам лица.⁵⁰ Какова бы ни была причина, презрение Пола к женщинам привело к катастрофическим результатам как раз тогда, когда патриархальная революция начала выравниваться в сторону истинного равенства полов. Западные женщины и западная цивилизация до сих пор страдают от бешеного женоненавистничества Пола и отцов церкви. Достаточно только прочитать гневные высказывания этих ранних "отцов", чтобы осознать язвительное беспокойство, с которым христианская церковь относилась к женщинам, и проникнуть в глубину психопатической решимости церкви унизить женщину и ее душу.
Современный французский историк Древнего Рима, которого, конечно, нельзя считать феминистом, написал заслуженную эпитафию этим римлянкам, которых ранняя церковь так ненавидела и боялась:
Одним из прекраснейших примеров человеческого величия была женщина императорского Рима. Благодаря ей, гордой и свободной, как Аррия, Древний Рим в те самые годы, когда ему предстояло принять... кровавое крещение христианства, поднялся на одну из самых высоких нравственных высот, покоренных человечеством. ⁸¹
Но наиболее подходящую эпитафию для римлян и всех дохристианских женщин написал римский поэт империи, говоря от имени всех женщин всех времен:
Clames licet et mare caelo
Confundas! Homo sum!⁵²

Что в свободном переводе означает:
Можете плакать и путать море с небом!
Но Я - человек!

Римские императрицы, начиная с самой первой из них, Ливии, могущественной супруги Августа, были первыми мишенями христианских отцов. Со своим раскрепощенным либидо они были в авангарде "феминистского" движения имперского Рима. Они легко добивались равенства с мужчинами, особенно в интеллектуальной и политической сфере, а также в сфере секса. Их республиканские предшественницы, печально известная дочь Августа Юлия и знаменитая Клодия, любимая "Лесбия" Катулла, проложили путь. С самого начала в императорском Риме никогда не было двойных стандартов. Старые консерваторы, такие как Сенека и Ювенал, могли осуждать "новую женщину" и восхвалять старомодные добродетели Корнелии и Аурелии, но новые мужчины, такие как молодой Плиний, вместе с Овидием и Катуллом воспевали очарование и интеллектуальную красоту свободной женщины.
"Несомненно, что римская женщина [империи] обладала достоинством и независимостью, по крайней мере равными, если не превосходящими те, на которые претендуют современные феминистки".⁵³ Императрицы первых трех столетий, незадолго до триумфа христианства, выделяются, как маяки возрождающейся женственности, реинкарнации знатных женщин Этрурии, которых они причисляли к своим предкам. Плотина разделяла славу и обязанности своего мужа Траяна (98 – 117 гг. н.э.) и даже сопровождала его во время парфянских войн. После смерти Траяна именно Плотина руководила империей через хаос наследования и следила за тем, чтобы Адриан, выбранный Траяном в качестве своего преемника, вступил в свое новое правление мирно и без гражданской войны.
Юлия Домна, первая владычица империи с 197 по 217 год, сначала как жена Септимия Севера, а затем как мать Каракалла, "в правление своего сына управляла делами империи с благоразумием. Так же с умеренностью, которая исправляла его необузданные расточительства" ... Юлия Домна даже в преклонном возрасте обладала [она покончила с собой в пятьдесят лет] привлекательной красотой и живым воображением, соединявшимися с твердостью ума и убеждений, редко присущими ее полу.... Она занималась литературой и философией, с некоторым успехом и самой блестящей репутацией. Она была покровительницей всех искусств и другом каждого гения".⁵⁴ По словам Гиббона, именно Юлие Домне мы обязаны всем, что знаем об Аполлонии Тианском, великом философе I века и сопернике Христа. Ведь именно Юлия поручила своему протеже Филострату изучить и написать его биографию.⁵⁵
Когда в 217 г. Каракалла был убит узурпатором Макрином и империя погрузилась в хаос, именно женщина, Юлия Маэса, сестра Юлии Домны, "взяла на себя инициативу" ⁵⁶ и восстановила порядок. Она свергла тирана Макрина и посадила на трон своего внука Элагабала, сына своей дочери Юлии Соэмии, в результате того, что Гиббон ​​называет "заговором женщин, спланированным с осторожностью и проведенным стремительно и энергично".⁵⁷ Во время правления Элагабала, его мать заседала в римском сенате и занимала должность консула.⁵⁸ Когда Элагабал был убит преторианской гвардией в 222 году, Маэса снова вмешалась, чтобы провести империю через хаотическое междуцарствие, назвав своего юного внука Александра Северуса, сына ее дочери Юлии Маммеи, императором при регентстве своей матери. ⁵⁹
Юлия Маммея выделяется как одна из величайших правительниц всех времен. Подобно правлению царицы Хатшепсут в Египте, правление Маммеи в Риме (222 – 35 г.) ознаменовало эпоху мира, справедливости и процветания, редко встречавшуюся во всей римской истории. Пока ее сын, титулярный император Александр Северус, был еще несовершеннолетним, эта женщина, племянница и дочь замечательных женщин, установила сильную демократическую форму правления в империи, которая оставалась эффективной на протяжении большей части последующего правления ее сына.
Общий смысл ее правления был в равной степени выгоден и ее сыну, и империи. С одобрения сената она избрала шестнадцать самых мудрых и добродетельных сенаторов в постоянный государственный совет, в котором обсуждались и решались все важные государственные дела… Благоразумная суровость этой власти восстановила порядок и авторитет правительства. Как только они очистили город от иноземных суеверий … Они прилагали все усилия, чтобы удалить из администрации никчемных существ и поставить на их место людей, обладавших добродетелью и способностями. Учеба и любовь к справедливости стали единственными рекомендациями для государственных должностей.
Но самой важной заботой Маммеи и ее советников было формирование характера молодого императора, от личных качеств которого в конечном счете должно было зависеть счастье римского мира… Прекрасное понимание вскоре привело к тому, что Александр осознал преимущества добродетели, удовольствие от знаний и необходимость труда… Его неизменная привязанность к матери... оберегала его неопытную (sic) юность от яда лести...⁶⁰ Она требовала от его более зрелых лет той же покорности, которую она справедливо требовала от его неопытной юности.
И Александр был мудрым и справедливым правителем. Лишь после смерти его уважаемой матери, он поддался алчности, жестокости и похоти, которые сопутствовали римским императора.
Возможно, тесная связь Рима с кельтами Галлии и Британии, вызванная завоеваниями и поражениями Юлия и Клавдия Цезаря и полководцев Агриколы и Цериалиса, помогла восстановить женщинам императорского Рима свободу и господство, которые они знали во времена республики до Катона. Римляне чрезвычайно восхищались кельтскими женщинами и были впечатлены их audax muliebris (смелыми женщинами), их способностями во всех областях, их неограниченной свободой и благородством души.

Переводчица: Сакович Виолетта @itis_vilu

Редакторка: Меледина Лера

Авторка: Э.Гулд