Великую переоценку значимости девственности можно наблюдать исключительно в обществах, которые относятся к своим женщинам как

к движимому имуществу.

—Э. Вексберг

Гимен и Кровавое табу
Ещё одним симптомом патриархальной революции стало развитие посредством полового отбора в человеческой самке гимена-девственной плевы – мембраны, которую помимо неё имеют только самки слона, осла и свиньи. Как и в случае с женским обрезанием, пристального внимания гимен удостаивается лишь в определённых регионах мира – в первую очередь, в семитских и христианских странах. Чем более общепринятыми считаются обычай или убеждение, тем древнее они оказываются на поверку. Так, повсеместность культур калечения пениса, кувады или мужского обрезания свидетельствует об их архаичности, в то время как территориальная ограниченность женского обрезания и гименопоклонения говорит о недавнем их зарождении.
Благодаря воспоминаниям мореплавателей, миссионеров и прочих путешествующих по миру, мы знаем, что незамужние девушки в первобытных обществах лишены гимена в уже очень раннем возрасте. "В честь" наблюдаемого ими отсутствия «девственности» среди народностей Тихого океана и Дальнего Востока была написана не одна скабрёзная песня. Основное убеждение, существующее и до сих пор, заключалось в том, что все эти девочки «потеряли девственность» через половой акт в совсем нежном возрасте, что лишь подстёгивало веру в необузданную половую жизнь "туземцев". Моряцкая песня о "девственнице на острове Себу" — "Говорят, тут живёт девственница, но ей от роду три года" — это типичный пример вульгарщины, возникшей из твёрдой уверенности в отсутствие «девственниц» в районах, когда-то удалённых от западной, иудеохристианской цивилизации.
На самом деле, однако, все эти юные девы были «лишены девственности» посредством предумышленной дефлорации. В Китае, Японии, Сиаме (прим. пер.: название Таиланда до 1939 г.), Камбодже, Молуккских островах, на Филиппинах и прилегающих островах "целостность плевы нарушалась в раннем детстве нанятой для этой цели старицей". Среди людей этноса в деревню принято приглашать мужчину из другого племени, который затем «лишает девственности» всех молодых девушек, приближающихся к половой зрелости. Поскольку в первобытных племенах пубертатный период у девочек наступает на девятом-десятом годах жизни, большинство «лишается девственности» к восьми годам. Такая ритуальная дефлорация "должна быть произведена перед половым созреванием [авторский курсив], и нет ничего более постыдного, чем отсрочка церемонии". Очевидно, фетиша на девственную плеву не существует на Дальнем Востоке и на островах Тихого океана, однако если бы гимен и гименопоклонение имели древнее происхождение, ей бы предавалось куда более сакральное значение. Пиетет к гимену – симптом в народах, патриархат которым навязывался буквально силой, то есть семитских народах Ближнего Востока и их культурных потомках поздней христианской Европы.
Гимен по сути своей приобретённый придаток. Так, первобытные женщины определили форму и размер пениса посредством полового отбора, а патриархальные мужчины в более поздние исторические времена определили наличие у следующих поколений женщин девственную плеву. Женская «девственность» получила статус ценности только тогда, когда концепция отцовства привела к возникновению понятий отцовского права и права собственности, и мужчины стали выбирать себе сексуальных партнёрок.
"Гимен, по-видимому, является поздним приобретением в человеческих самках, возникшим в результате сексуального отбора самцом-собственником", – пишет Роберт Эйслер, – "после перехода от матриархальных к патриархальным ценностям", а значит достаточно поздно в истории человечества.
Вопреки всяческому поощрению со стороны мужчин, развитие гимена у женщин неизбежно означало появление новых проблем, новых табу и новых провинностей со стороны мужчин в отношениях с женщинами. Женская кровь с самого начала времён оставалась табуированной – как менструальная и послеродовая, так и венозная и артериальная кровь считалась сакральной и неприкосновенной. Теперь же пролитие женской «девственной» крови во время полового акта стало неизбежным. Итак, мужчину окружило загадочное и опасное существо — женщина.
Принуждение множества патриархальных народов «девственниц» отдать богу свои гимены могло служить своего рода отмщением за горы крайней плоти, пенисов и яичек, которыми мужчины в прошлом осыпали богиню. Практически во всех патриархальных обществах первый половой опыт «девственницы» совершался в качестве жертвоприношения – самим богом в лице священника или случайным незнакомцем или путником, выбравшим её в храме. Плоды таких союзов назывались сыновьями бога, особенно если впоследствии совершали великие подвиги. Так, Тесей считал себя сыном Посейдона, поскольку его мать Эфра принесла свою девственность в жертву в храме Посейдона в Трезене; Ромул был сыном Марса, потому как мать его Рея Сильвия жила при храме Марса в Альба-Лонге. Герой героев Геракл, разумеется, был сыном царя богов Зевса, растлившего его мать Алкмену в храме Зевса в Фивах.
Разрыв гимена считался жертвой богу, так же как жертвой древней богине считалась крайняя плоть в обряде обрезания.
Яркую картину храмовой проституции, свидетелем которой стал в Вавилоне в пятом веке до н.э. рисует Геродот. Простодушный путешественник не пытался понять смысл этой практики. Историк и географ Страбон в первом веке описывал, как армянские девушки приносили в жертву целостность гимена богу Амиату; в патриархальной Индии сама плева подносилась в качестве украшения для идола священного лингама – фаллического символа Шивы. Нам известно, что матроны в Римской империи имели обыкновение усаживаться на стоячий фаллос Приапа; строго говоря, обычай имел скорее магическую функцию заклинания плодородия, чем жертвоприношения, поскольку Приап, как и мифический святой Футен, обладал силой дарить женщинам плодовитость.
В восемнадцатом столетии капитан Джеймс Кук во время путешествия по южным морям стал свидетелем церемонии публичного «лишения девственности» вождём племени десятилетней девочки. Вопреки предположению Кука, однако, это было не ритуальное жертвоприношение девственной плевы, но лечебная мера, делающая девушку пригодной для замужества, поскольку у матриархальных народов гимен не считался достойным почитания. Более того, "девственности придаётся столь малое значение, что срывание цветка считается рабской работой, а девушкам зазорно сохранять мембрану после полового созревания". Во многих культурах невесту «лишало девственности» стороннее лицо – в некоторых случаях священник, в некоторых повитуха, а в некоторых примитивных обществах наших дней сестра или отец невесты. (Средневековое droitduseigneur-право первой ночи, согласно которому невеста барона «лишалась девственности» помещиком, вместо жестокого присвоения мужу "права собственности", как предполагают современные социологи, было пережитком обычая оберегания мужа от опасности «девственной» крови тем, чья сила могла лучше противостоять угрозе).
"Очевидно, цель обычая в устранении опасности для мужа", – пишет Кроули. Однако в "Табу девственности" Фрейд приписывает обычай лишения девочки девственности её отцом "комплексу Электры", которым, как и завистью к пенису, разумеется, страдают все девочки: то есть, желанием быть изнасилованной своими отцами. "Этот примитивный обычай", – отмечает Фрейд, – "по-видимому, считается с мотивом раннего сексуального желания [желания быть изнасилованной отцом], возлагая дефлорацию если не на отца, то старейшего, священника, святого мужа, то есть эквивалента отцу".
Единственная ошибка этой гипотезы заключается в том, что она неверна. В любом сценарии девочке не предоставляется право выбора посредника её дефлорации. Фундаментальная причина добрачного «лишения девственности», кем бы она ни была совершена, восходит к древнему страху мужчины перед женщиной и пролитием её крови. – "При дефлорации девственницы в игру вступает не только страх перед самой женщиной, но и страх пролить [её] кровь".
И так мужчина устремился отвести от себя следствия кровопролития, которое он навлёк на себя собственноручно сделанным половым отбором. Мужчина с незапамятных времён страдал от древней вины, чувства первородного греха, которое возникло, когда он пошёл против законов богини и стал убийцей и пожирателем животных, свергнув богиню. Богиня же запрещала любое кровопролитие, даже зверей. Согласно греческой легенде, мужчина впервые отведал плоти животного только в раннем бронзовом веке, в периоде патриархальной революции, последовавшей за долгими тысячелетиями золотых и серебряных веков матриархата. В "Легендах евреев" Леви Гинцберг датирует введение мясоедения временем потомков Ноя — после Потопа пятого тысячелетия до н.э.: "Бог даровал Ною и его потомкам после Потопа разрешение использовать плоть зверя в пищу, что было запрещено со времен Адама до тех пор".
Плотоядность могла стать необходимостью ввиду великой катастрофы, потрясшей тогда мир. В мифе о Каине и Авеле, о чём уже ранее упоминалось, косвенно описывается масштабное высыхание растительности и голод плодов почвы. История Каина – аллегория резкого изменения человеческих диетарных привычек от вегетарианской, земледельческой гинархии к охотническому, хищническому, кочевому патриархату.
Сам институт жертвоприношения был результатом мужского стыда и вины за радикальные нововведения. В то время как богиня удовлетворялась подношениями фруктов, овощей и крайней плоти обрезанных мужчин, мужчина-бог требовал жертву кровавую. – "Когда плодоядный человек стал плотоядным", – пишет Эйслер, – "он почувствовал в себе нужду загладить свою вину принесением новым богам в жертву животных и даже других людей". Кровь, пролитая ради этих подношений, была кровью мужской, а само жертвоприношение – постыдным секретом между убийцей и его кровожадными богами.
Женская кровь оставалась строгим табу. Даже после угасания культа богини и матриархата, женская кровь считалась запретной для пролития. Задушите, отравите, утопите, сожгите, или сварите её в масле, но не пролейте ни капли её крови! В средневековой христианской Европе женщин никогда не обезглавливали и не четвертовали, как мужчин, даже когда мужчины совершенно забыли атавистическую причину запрета на женскую кровь. Общепринятой формой казни женщин считалось сожжение заживо. Когда о причине запрета спросили великого инквизитора, он ответил, что "бескровная смерть женщинам угоднее"! Знаменитый врач шестнадцатого века Парацельс увековечил древнюю веру в непостижимую священность женской крови в своей книге о болезнях: "Только простой невежа думает, что кровь женщины такая же, как кровь мужчины. Это другая субстанция, духовная субстанция, более утонченная, чем мужская".
Таким образом, от пролития женской крови во время полового акта возникло чувство вины, связанное с сексом, которое заняло свое заслуженное место среди других великих вин мужчины: мясоедения и свержения богини. – "Сексуальная вина", – говорит Эйслер, – "не могла существовать в матриархальный период, прежде чем собственнический патриарх сумел успешно вывести из высоко ценимой случайной мутации [авторский курсив] поколение дев с гименом – анатомической аномалией, аналогичной перепончатым ступням, которая с тех пор отождествляется с женской честью".
По мере развития патриархальной революции же память о греховности кровопролития затуманилась, и мужчина укрепился в вере своего господства над творением. Чем увереннее и могущественнее становился он, тем центральнее hymen intacta-нетронутый гимен становился в половом отборе. Подчёркнутая значимость для мужчин абсолютной «девственности» бракоспособных женщин была главной причиной закрепления в культуре таких антигуманных практик, как женская инфибуляция и пояс целомудрия. В патриархальной христианской Европе плева ценилась настолько высоко, что будущей невесте было необходимо пройти доскональный осмотр со стороны родственников суженого, прежде чем её примут в семью. В важных династических семьях унизительный осмотр проводился священническим представителем папы римского. В восемнадцатом веке великий французский натуралист Жорж Луи Бюффон писал о таком осмотре: "Воистину, физические доказательства девственности нередко утрачиваются в ходе самих поисков. И то унижение, что заставляет невинную и скромную девушку краснеть [rougir—истекать кровью], есть истинное растление её чистоты" (авторский перевод).
Наконец, гименеальный половой отбор зашёл так далеко, что произвёл на свет породистых дам с абсолютно непроницаемыми гименами, оставив вечными невольными «девственницами» – что, возможно, произошло с королевой Елизаветой I, Королевой-девственницей Англии.

Инфибуляция
Распространение гименопоклонения со временем привело к инфибуляции-обрезанию гениталий женщин и девочек. – "Инфибуляция кобыл широко распространена в ветеринарии; более того, операция для лошадей ничем не отличается от операции для женщин. Технология сшивания плоти больших половых губ и закрепления её кольцом, пряжкой, или даже замком, остаётся неизменной", – пишет Эрик Дингуолл.
Описываемый Дингуоллом метод инфибуляции закрепился в европейской христианской традиции и считался несуровым и милосердным по сравнению с семитским, который практиковался в арабских странах Африки и в Азии. По словам П. Мантегаццы, именно "один из первых христианских королей в Нубии ввёл традицию инфибуляции". Однако после крестовых походов, когда практика вернулась с Востока вместе с поясом целомудрия, её появление стали приписывать мусульманским "infidels"-неверным, от которых крестоносцы, несомненно, с большим удовольствием переняли её.
Европейская форма инфибуляции, тем не менее, была всё ещё, несомненно, болезненной по своему определению и чрезвычайно дискомфортной в своей продолжительности. В 1871, меньше ста лет назад, женщина в Европе пожаловалась своему врачу, что значительный вес замка, выбранный мужем, оттягивал губы её влагалища вплоть до сильных болей и кровотечения. Во время осмотра врач обнаружил, что муж проделал в половых губах женщины отверстия, через которые вставил два металлических кольца сродни кольцам для штор, после чего наглухо закрепил их с помощью висячего замка. Подобный случай затем был зарегистрирован в Нью-Йорке в 1894 году с парой немецких иммигрантов, а затем ещё один в Восточной Европе в 1906!
Такого рода процедуры наверняка были значительно более широко распространены в Европе, учитывая, что те немногие случаи, о которых нам известно, были обнаружены совершенно случайно. Способ сшивания половых губ для ограничения доступа к влагалищу, который упоминался выше, также использовался в Европе, но нерегулярно и, очевидно, реже. Первый такой случай был обнаружен в Англии в восемнадцатом веке.
Так или иначе, женщинам в Европе повезло избежать самой бесчеловечной формы инфибуляции, заключавшейся в иссекании половых губ и их сращении. Пытке подвергались юные девочки мусульманских народов Африки и Азии с целью защиты гимена от случайных связей. Мучительно болезненная операция проводилась, и, возможно, до сих пор проводится без анестезии. Мантегацца приводит рассказ очевидца о подобной операции, проведённой в девятнадцатом веке:

Инфибуляция проводится следующим образом. Большие половые губы изнутри соскабливают бритвой, после чего в уретру помещают маленькую воронку наподобие катетера для отвода мочи; затем связывают ступни, и от лодыжек следует до середины бёдер обычная перевязка, всё это с целью удержать бёдра так плотно, чтобы половые губы срослись. В течение восьми дней пациентке следует оставаться в лежачем положении, после чего ей позволено подниматься; однако, в течение ещё восьми суток девочка должна держать ступни и бёдра близко друг к другу, чтобы половые губы не разорвались. После заживления на месте остаётся лишь небольшое отверстие для мочеиспускания и менструальной жидкости.
Когда наступает время инфибулированной девушке стать женой, перед передачей её мужу повитуха вооружается ножом и вспарывает рубец, но с мыслью на будущее сделать разрез побольше перед родами, дабы узость отверстия не стала препятствием для выходящей головы дитя.
В Пегу девочек в младенчестве зашивают таким образом, чтобы оставить крошечную дырочку. Когда они выходят замуж, жених делает отверстие настолько большим или маленьким, насколько ему удобно, часто оставляя нитки на месте, чтобы при случае долгого расставания снова можно было сделать шов.
Подобная варварская и бессердечная жестокость, совершаемая по отношению к женщинам под предлогом сохранения целомудрия, была совершенно немыслима в дохристианских, пред-Иеговских и пред-Аллаховских цивилизациях Греции, Рима и Персии. Когда достоинство женщины поддавалось сомнению, пыткам вместо неё предавались окружавшие её мужчины. Им попросту отрезали пенисы. В современном мире аналогия отражается в контроле над рождаемостью: в христианских странах во имя контроля рождаемости в жертву приносятся здоровье, комфорт и безопасность женщины, в нехристианской же Индии попросту стерилизуют мужчин.

Пояс верности
К инфибуляции в Европе прибегали преимущественно низшие сословия, в то время как аристократия, "которая может позволить себе такую роскошь, которая знает, что телесное насилие наказывает строже, чем моральное", пользовалась поясами целомудрия. Без сомнений, пояс целомудрия причинял гораздо меньше боли, чем инфибуляция, но неудобство и стеснение тела, не говоря уже об эксплицитной унизительности, ничем не уступали инфибуляции.
Идея пояса целомудрия, как и инфибуляции до него, была привезена с семитского Востока крестоносцами и стала новой модой в Европе с тринадцатого века.
Устройство выглядело как корсет из железа или серебра с плотно прилегающей между ног плашкой с узким отверстием, окружённым рядами острых зубов. В это орудие пыток затем запиралась женщина, а ключом обладал только её муж. И если может показаться, что такая жизнь звучит кошмарно, даже когда мужчина находился рядом и время от времени отпирал замок, позволяя несчастной справить нужду и подмыться, то можно только представить ужас женщины, когда её господин уезжал воевать. Проходили месяцы и даже годы, а жертве лишь оставалось терпеть накопление грязи. Многие из них были средневековыми светскими дамами, бросившимися со стен замка в отчаянии от непреодолимой агонии, вызванной этим изобретением женоненавистников.
Анри Флёри, своими глазами увидевший в 1860 в венецианском Дворце дожей пояс целомудрия, который герцог Каррарский в четырнадцатом веке надел на свою жену, описал его следующим образом (в EnItalie, 1861): "Сей чудовищный механизм изобретён свирепой ревностью мужа с одной лишь целью обеспечить телесную верность жены, сделав ту, что подверглась ему, навечно жертвой поистине зверских пыток".
В шестнадцатом веке в своей книге аббат де Брантом отмечает, что во Францию традиция пояса целомудрия пришла из Италии, где в Падуе местный провост изобрёл металлическое устройство, "которое заковывало всю нижнюю часть тела его жены". Спустя несколько лет, рассказывает Брантом, в популярной французской песне времён правления Франциска I уже будет упоминаться именно эта форма пояса:

Мужу, что хочет уберечь жену
От блуда, коль уж начала,
Следует её в пояс заковать,
А удовольствие своё чрез прорезь получать.

Говоря уже о своей современности времени правления Генриха II, Брантом описывает случай на ежегодной ярмарке Сен-Жермен в Париже, где владелец скобяной лавки продавал "дюжину приспособлений для обуздания женских чресел". Несколько мужей-ревнивцев тотчас раскупили ассортимент и тут же принялись запирать в пояса своих жён. К сожалению, некоторые из них были дамами при дворе, в стенах которого целомудрие было выбором весьма outré-экстравагантным. А потому "несколько уважаемых придворных дворян пригрозили торговцу скобяными изделиями бесславной смертью, если он когда-нибудь осмелится снова вывезти на рынок такой паршивый товар.
Изобретение торговца, пишет Брантом, было "сделано из железа и представляло собой пояс и деталь, которая закреплялась между ног так ловко, что стоило женщине оказаться взнузданной, о том, чтобы предаться экстазу не могло быть и речи, так как деталь пояса позволяла лишь несколько крохотных отверстий для мочеиспускания".
Так выглядел пояс целомудрия образца шестнадцатого века. Триста лет спустя, в 1880 году, французский торговый дом активно распространял рекламу своей новой la camisole de force-смирительной рубашки:

Преимущества многочисленны. Не только будет защищена непорочность девы, но верность жены. Муж оставит жену без риска оскорбления его чести или отчуждения любви. Отцы будут уверены в своём отцовства и навсегда оставят ужасающие мысли о том, что их отпрыски могут происходить от другого, и им будет возможно хранить под замком вещи, более драгоценные, чем золото.

Однако, о том, что предназначение пояса не заключалось только в предотвращении зачатия внебрачных детей, можно сделать вывод из того факта, что наиболее распространённый вид устройства перекрывал и вагинальное, и анальное отверстия. В ответ на запрос покупателя на camisoledeforce двойного типа, та же французская фирма писала:

Устройство можно изготовить в соответствии с Вашими пожеланиями, обеспечивая защиту как спереди, так и сзади. Однако, я обязан сообщить Вам о недостатке такого механизма: устройство необходимо будет снимать для испражнения, чего для классической модели делать нет необходимости, потому как мочеиспускание с лёгкостью осуществляется с установленным поясом. Он закрывается на предохранительный замок.

Культ гимена сквозь века
Столь значимым стал гимен в Европе к шестнадцатому и семнадцатому векам, что женщины в отчаянной попытке сохранить свои жизнь, имущество и заветную честь были вынуждены симулировать наличие гимена при полном его отсутствии. "Проверка простынями" в своё время была в Европе повсеместной, а в некоторых крестьянских общинах практикуется до сих пор. Во время обряда жених гордо демонстрирует собравшимся гостям окровавленные простыни как свидетельство девственности невесты, и как доказательство её потери. Если невеста знала, что не прольёт кровь, то заранее брызгала простыни кровью голубиной, поскольку кровь голубя считалась почти неотличимой от крови девственницы. (Тени Великой Богини и Голубь Реи!)
Хитростью с голубиной кровью можно было одурачить наивного жениха, но для искушённых и менее доверчивых было необходимо нечто более реалистичное и радикальное. Так, если невеста или её мать сомневались в эффективности голубиной крови, обручённой следовало задолго перед брачной ночью озаботиться созданием искусственного гимена на месте отсутствующего настоящего. Брантом пишет: "Они берут пиявок и прикладывают к причинному месту, дабы они высасывали кровь до возникновения небольших эмболий-кровавых волдырей, чтобы, когда в брачную ночь галантный партнёр приступил к делу, волдыри лопнули, покрыв его кровью – к великой, надо полагать, радости обеих сторон".
К девятнадцатому веку, который можно назвать пиковым для культа гимена, создавались целые руководства по искусству распознавания «девственниц» – такие широкие масштабы принял вопрос.
В 1821 году некий доктор Т. Белл опубликовал для мужского пользования книгу, в которой стремился научить наивных юношей очень важному искусству выбора жены с неповреждённой "честью". Признав единственным безусловно достоверным свидетельством дефлорации разрыв плевы, который, увы, невозможно обнаружить до совершения фатального шага женитьбы на падшей женщине, добрый доктор решает, тем не менее, поделиться другими внешними признаками упадка потенциальной кандидатки: "Известно, что молочная железа девственниц упруга и кругла без явных неровностей поверхности. Не менее достоверно и то, что после дефлорации её поверхность приобретает некоторую неровность". Остаётся лишь пожалеть несчастных «девственниц», гены которых не наградили их сногсшибательными округлостями, столь почитаемыми патриархами на протяжении веков. К каким, должно быть, уловкам они не прибегали, чтобы придать своей обвисшей, плоской или незрелой груди вид "девственной" пышности. В римской традиции, вопреки мнению доктора Белла, девственным считался скромный бюст. Более того, считалось, что грудь увеличивается сразу после дефлорации, чему свидетельствует римский обычай измерять невесту "до и после". В Риме, где девственность далеко не была священной коровой, которой стала в христианстве, жених тем не менее торжествовал, когда размер груди его жены на утро после брачной ночи превышал размер в день свадьбы. Он женился на «девственнице», и неважно, был ли там гимен или нет. Поэт Катулл ссылается на такое свидетельство девственности в строках Non illam nutrix, oriente luce revisens hesterno collum poteret circumdare filo, которые в грубом переводе звучат как "Наутро нити, охватывавшие вчера её груди, распустились навсегда".
Возвратимся же к доктору Беллу и в христианскую Англию девятнадцатого века. Второй его совет юношам по определению потерявших невинность касается желёз шеи: "Внезапное опухание у молодых девушек шеи есть признак дефлорации [авторский курсив]". Можно лишь гадать, сколько помолвок было разорвано юношами, чьи невесты заболели свинкой или даже обычной простудой с воспалением лимфоузлов. Несчастные девы, вероятно, и не подозревали, что приговор к жизни старой девы им вынесла подхваченная на пикнике простуда в один чудесный день на речке Кэм.
Следующая подсказка Белла значительно менее ясна: "Дефлорация преобразует тона голоса таким образом, что перемена легко обнаруживается всякому с хорошим слухом" (авторский курсив). К сожалению, благодетельный доктор не поясняет в деталях перемены в голосе, а лишь мрачно добавляет, что "у проституток, ежедневно отдающихся мужчинам, такая перемена сильна и очевидна".
Последнее же предупреждение его исчерпывающе: "Умный и внимательный наблюдатель по такому случаю [т.е. при лишении девственности] обнаружит перемену в выражении лица, его цвете, во взгляде и манере поведения и разговора, по которому многое можно подразумевать". Другими словами, если девушка вдруг становится смелее и увереннее в своём мнении, менее скромной и застенчивой, внимательный холостяк тотчас же заподозрит неладное и поскорее ретируется к ближайшему выходу. В конце концов, он находится в присутствии падшей женщины.
Доктору Беллу недостаточно предостеречь лишь охотников за жёнами. Он стремится также образумить уже успешных семьянинов, которые готовы допустить сомнения относительно добрачного целомудрия жены: "Действительно, девственная плева часто растягивается и у девственниц, а также рвётся и нарушается в результате несчастных случаев, не зависимых от полового акта, случаи такие редки, и отсутствие гимена есть, несомненно, серьёзное основание для подозрений [авторский курсив]". Более того, добрый доктор предупреждает сомневающихся мужей: "Незначительная способность гимена к регенерации при многолетнем отказе от соития или использовании вяжущих вещества обманет только самого неопытного мужа [авторский курсив]". Так что будьте начеку, мужья.
"Запасшись данным знанием", – заключает Белл, – "грамотный наблюдатель избежит обмана".
И пользующемуся им будущему мужу никогда не подсунут в жёны использованную девственницу.
И если у нас были хоть какие-то подозрения относительно компетентности диагноза доктора Белла, то все они подтверждаются его советами по определению пола у детей. В той же самой книге он советует желающим сыновей мужьям сосредоточиться на собственном половом органе и доставлении ему удовольствия во время полового акта; если же они хотят дочь, им всего лишь нужно сосредоточиться на жене и удовлетворении её" (Нам и раньше было известно, что зачинается и рождается гораздо более высокий процент мальчиков, но после объяснения причины доктором хочется сказать, что процент будто бы недостаточно высок). "Воображение родителя-мужчины", продолжает доктор, может определить не только пол дитя, но красоту и совершенство. – "Однако способ достижения последнего невозможно описать с деликатностью, достойной общественности …" А потому нам остаётся лишь догадываться, в чём заключался рецепт доктора по созданию внешности и талантов будущего дитя. Вероятно, ожидалось, что читающие книгу мужчины отправятся за ним к самому доктору на Харли-стрит, где получат за дополнительную плату разъяснения по данному вопросу.
Писавший вскоре после Белла Джон Давенпорт предостерегает от подозрения, что отсутствие гимена доказывает отсутствие и целомудрия у женщины: "Самая целомудренная и нравственная представительница своего пола" – пишет он, – "могла лишиться плевы в предшествующей болезни, а потому быть неспособна предоставить мужу доказательство своей чистоты. Следует также помнить, что есть девы, гимен которых столь недостаточно выражен, что некоторые анатомы усомнились бы в его наличии. С каким красноречием Бюффон, разделявший этот скептицизм, восстал против абсурдности веса, придаваемого этой мембране нами, повелителями творения". Затем Давенпорт цитирует в оригинале мнение Бюффона: "Первобытный человек и все последовавшие ему поколения страстно доказывали своё исключительно право собственности на всё, чем когда-либо обладали; эта глупость лучше всего выражалась в его настойчивом требовании к девственности своих женщин. Эта девственность – вещь исключительно телесная, и ничего общего с чистотой сердца не имеет" (авторский перевод).
Отец медицины Гиппократ писал ещё в пятом веке до нашей эры, что"женщины, что сожительствуют с мужчинами, более здоровы, чем одинокие". Истинно ли это изречение или нет, а современная статистика его истинность отрицает, в него верили на протяжении многих столетий. Тем не менее, под влиянием патриархата сами женщины со временем обнаружили себя в культе гимена.
Зенобия, великая царица Пальмиры в третьем веке н.э., "пользовалась привилегиями своего замужнего статуса только для продолжения рода". Изабелла Гонзага, герцогиня Урбинская, оставалась девственницей в течение двух лет после замужества, принимая мужа "через заднюю дверь"— компромисс, надо полагать, с радостью принятый полумавританским мужем герцогом— прежде чем она выяснила, что замужним женщинам разрешён вагинальный секс. "Она предполагала, что все замужние женщины делают то же самое. Через некоторое время, однако, пелена была сорвана с её очей", как и, без сомнения, её гимен.
Pièce de résistance-коронный пример поклонения девственной плеве был записан в буллу канонизации святой Франчески 1608 года. Эта благородная дама, приняв постриг, была так измучена плотскими потребностями, но так полна решимости встретить своего жениха Христа с нетронутой девственной плевой, что "сдерживала побуждения плоти, заливая детородные органы кипящим воском или маслом". За это она была канонизирована.
Итак, как в древности мужчины переняли у женщин поклонение фаллосу, так и женщины в конечном итоге переняли поклонение гимену. И ставя на пьедестал девственность, мы порабощаем женщину; там, где ценится девственная плева, обесценивается женщина.
Все эти результаты патриархальной революции — сексуальный садизм, инфибуляция, гименопоклонения и деградация женщин — стали смолой для будущего женщин Европы. Маскулистское восстание очень медленно распространялось в более поздние исторические времена на запад от семитского Востока до Эгейского моря. Но даже тогда в Анатолии, рассаднике цивилизаций, сохранилось семя гинархии. Этому крошечному уголку мира, откуда возникли великие цивилизации Шумера, Египта и Крита, было суждено снова возродить угасающую цивилизацию. Ведь именно из крошечных ионических народов Западной Анатолии — Лидии, Ликии и Карии — должны были возникнуть великие дохристианские цивилизации Афин, Рима, Ирландии и кельтской Европы.

Переводчица: Дарья С.

Авторка: Э.Гулд